– Ну да, у тебя змеевик-обережник есть, а нам что делать? – не унимался Ерофеич.
Гроза долго молчал, потом молвил, продолжая прежнюю мысль:
– Обидно мне, братья, до слёз, что вы так долго не приходили и так много сгинуло русских людей за эти сотни лет, и хватит ли сил теперь вернуть Руси землю Сурожскую или так и будут здесь хозяйничать хитрые греки, хазары, готы или ещё кто. Роды таврорусов истощились, многие их жизни сломаны, как и моя, и скитаются неприкаянным перекати-полем по родной и одновременно уже почти чужой земле, – с болью заключил Гроза, глядя в пламя костра, словно стараясь узреть там праотцев и ушедших в Навь родичей.
– Дык наша-то Северная Словения, которую ныне Новгородчиной называют, и сама едва не оказалась во вражеском полоне, – заговорил неожиданно медленно в раздумье Скоморох, что случалось с ним редко. – Князь Гостомысл по старости уж мочи не имел держать крепко в руках многочисленные народы, что у нас обитают исконно. Усобица началась. Ладогу-град торговый и вовсе спалили. Нурманы, свеи да и соседние племена вильцев-лютичей, слабину почуяв, грабить стали, набеги творить. Добро, мудрый Гостомысл догадался на княжение внука своего Рарога из Руси Варяжской кликнуть. Только с приходом сильной дружины варягов-русь и начала отживать Северная Словения, укрепляться да укорот давать и нурманам, и лютичам, и хазарам, что тоже на наши земли и пути торговые, через них идущие, заглядываться начали. Сильная битва была с хазарами на реке Дон, одолели мы их, да вот князя нашего смертельно ранили. Оттого стал править его побратим боевой и шурин – воевода Ольг, родом из Ладоги. А уж когда у себя в северных землях порядок навели, тогда и в Киев двинулись, где бывший нурманский воин и певец, скальд по-ихнему, власть хитростью взял и Киевщину крестить начал по наущению Византии коварной.
– В том бою на реке Дон и погиб стратигос византийский, у которого служил Полидорус. А Скоморох упросил воеводу Ольга отпустить Полидоруса, от которого мы важные сведения поимели о времени выступления и о путях движения хазарского воинства, – добавил Ерофеич.
– Да речь сейчас не об этом, а о том, что коли наведём порядок в Киеве, как на Новгородчине северной, тогда и в Старгородчину Таврскую непременно придём, – убеждённо закончил Скоморох.
– Это уж точно, знаешь какой он, князь наш Ольг? – восторженно заговорил юный помощник, – он глядит на человека и насквозь его видит, и мысли читает, как волхв чаровные знаки в своей книге, то-то, брат Гроза!
К условленному месту встречи у залива они вышли уже как три крепко сдружившихся сотоварища.
Когда с кочмара пришла лодка и Скоморох с Ерофеичем, подняв свои сумы, одновременно взглянули на проводника, тот коротко ответил:
– С вами иду! Хозяина моего уже нет, а больше никто и нигде меня не ждёт, да и жить что трава при дороге надоело, сам желаю время освобождения Таврики приближать, как смогу.
Князю доложили, что вернулись его «купцы» из Хорсуня. По давней привычке Ольг старался важные дела тайной службы обсуждать в её же неприметном доме, который хоть и находился в Ратном стане, но подъехать к нему можно было и на коне, и лодейкой с Почайны подплыть незаметно. Сами изведыватели редко приходили через главные ворота стана. Позади бревенчатого дома в частоколе имелась небольшая калитка, в которую верховой мог попасть только спешившись, ведя коня в поводу.
Колокольчик над дверью трижды звякнул медью, а через несколько мгновений отозвался в четвёртый раз. Условный знак! Ерофеича будто вихрем сдуло с лавки, он поспешил открыть потайную калитку. Изведыватели встретили князя в светёлке. Ольг обнял каждого, его очи блестели от радости и нетерпения. С тех пор как князь Рарог возложил на него, тогда ещё молодого воеводу, обязанность сотворить Тайную службу, она так и осталась при нём. Даже став князем Новгородско-Киевской Руси, Ольг никому тайных дел не передоверил и людей, которые с ним начинали, ценил особо. Здесь, среди своих изведывателей, он был не князем, а старшим среди братства тех, для кого, в отличие от воинов дружины, жизнь не делится на мирную и походную. Изведыватель всегда в бою – и в мирное время, и особенно в час войны. Он владеет любым оружием: ножом, луком, мечом; а при надобности использует кубок, кувшин для молока, клюку или медное блюдо – что под руку попадётся. Но самое сильное оружие изведывателя – это зоркие очи, острый слух, холодный разум и звериное чутьё.
Вот и сейчас Ольг слушал своих тайных воинов в первую очередь как изведыватель, а только потом уже как князь. Приветствуя побратимов, Ольг почувствовал их внутреннюю собранность и некоторую озабоченность. В самом деле, после объятий полуколо расступилось, и князь узрел незнакомца, которого вывел из-за спин друзей Молчун.
– Это Гроза, княже, он из таврорусов. – Молчун кратко рассказал, как они встретились с Грозой. – Благодаря ему мы нашли Полидоруса, помнишь, слугу того греческого стратигоса, что был убит на Руриковом поле.
– Воин добрый, и страху в нём нет, – добавил Скоморох. – Меня и Ерофеича по Таврике так провёл, что ни единой живой души не встретили, хотя тайная стража греческая нас искала усердно. По горам что кошка по древу лазает, следы читает добре.
– А с нами ещё и ножевому бою поднаторел и ухваткам разным, – горячо добавил юный Ерофеич. – И змей не боится. Он страсть как хочет изведывателем быть!
– Что, проговорились? – недовольно заметил Ольг.
– Сам догадался, – ответствовал незнакомец. – Здрав будь, княже Новгородский и Киевский!