Руны Вещего Олега - Страница 124

124

Синие, как волна в реке, глаза Грозы и зелёные, как морская заводь, глаза князя некоторое время изучали друг друга. Теперь не князь глядел на Грозу, а волхв, ведь только волхвы могут единым взглядом охватить человека и узреть его суть, а значит, прошлое и грядущее. Таврорус не отвёл взора, в глубине которого Ольг не увидел огня, а только пепел давно сгоревшего костра, и только на самом дне затаилась малая искра, позволявшая сему человеку жить и на что-то надеяться.

– Ну, посмотрим, – обронил князь. И уже весело добавил: – Угощать-то чем будете, гостинцев добрых привезли?

– А как же! – заулыбался Ерофей-старший. – Иль не купцы мы? Просим к столу! Вот, княже, виноград, сыр козий, вино греческое из таврического винограда, а это, – он торжественно водрузил на стол небольшой греческий кувшинчик, – их самый знаменитый соус. Отведаешь? Сейчас открою, – лукаво подмигнул Ерофей. Когда деревянная, чуть расширяющаяся кверху пробка была извлечена из горлышка, все невольно сморщили нос – в горнице запахло порченой рыбой. – Это их знаменитый рыбный соус, называется гарос, греки без него ничего не едят.

– Как сие можно есть, коли от одного запаха воротит, – отшатнулся Мишата, вместе с князем слушавший отчёт тайных воинов.

– А ну-ка, дай понюхать сию злачную пищу заморскую, – протянул руку князь и, едва поднеся открытую бутылку к носу, тоже скривился и расхохотался. – Эге, братцы, подобную снедь я у нурман пробовал, когда викингом был, видел даже, как её готовят.

– Нет, ну ничем, даже сим гадким греческим гаросом нашего князя не удивить! – с деланным великим расстройством молвил Скоморох.

– Ну как это не удивили, коли я юность свою вспомнил, через запах сей мне вон сколько картин из прошлого пришло, – вздохнул князь. – Только это, скажу вам, ещё не зловоние, вот коли б вы попробовали мясо акулы, которое вылёживается в земле, потом режется на полосы и на крюках развешивается на солнце, тогда бы прочувствовали, что есть настоящее зловоние. Ведь у акул, что в тех краях водятся, нет выхода для мочи, всё через кожу идёт, потому их есть опасно, вот нурманы и придумали способ, так сказать, обезвреживания, – снова с некой грустью улыбнулся князь.

– А вот еда получше, креветки, мидии копчёные, устрицы, крабы, в общем, морская живность всякая, это и мы с удовольствием пробовали, – подал деревянное блюдо Молчун.

Начались рассказы о том, что пережили «купцы» в нелёгком походе и что удалось узнать о намерениях Византии.

– Они нынче ослабели, как рассказал мне Полидорус, – рассказывал Скоморох, – то болгары их пощипали крепко, то Сицилии лишились, а оттого внутри недовольство, а в фемах смятение. Армия завязла в сражениях с арабами, и Болгарию поставить на место сил нет. А главное, за последние годы они флот свой крепко поизвели. Дромонов в полном боевом состоянии совсем немного осталось, на одних вёсел нехватка, у других парусов нет, третьи в ремонте нуждаются, на четвёртых команды не хватает.

– Мы и сами видели два их военных дромона в торговой гавани Херсонеса, – добавил Ерофей, – которые к купцам подрядились товар возить, оттого что содержание морякам платить нечем.

– При недавнем нападении арабских судов на Фессалоники греческие суда даже гавань свою не покинули, главный их флотоводец, или, как они его именуют, логофет дромонов, пояснил сие тем, что арабов было слишком много и он не мог рисковать имперским флотом. Да, княже, у нас ведь ещё подарок для тебя имеется! – воскликнул Скоморох и подмигнул Ерофеичу.

Тот сорвался с лавы и нырнул за дверь кладовой. Вернулся, держа завёрнутой в тряпицу какую-то увесистую вещицу, и протянул князю.

Ольг развернул. Это был добротный крюк с заострённым концом, наподобие копья, но с гораздо более широким устьем.

– Похоже на абордажный крюк, – вертя железину в руках, молвил Ольг.

– Он самый, – улыбнулся Молчун. – Скоморох наш по старой привычке пошёл в Хорсуне в харчевню и попал в компанию к греческим морякам с тех двух дромонов. Вот за чарой вина и сторговал у них крюк на память.

– Я, княже, мог бы и якорь у них сторговать, да для нашего коча он великоват. Моряки так ко мне прониклись, что уговаривали купить даже баллисту, – и место освободится для купеческого груза, и деньги заработают. Так что не врал старый Полидорус – распродают греки всё, что можно и нельзя: и паруса, и вёсла, и баллисты с военных кораблей. Нет у них сейчас настоящего флота, которого можно было бы опасаться. Когда такое же благоприятное для нас положение сложится, неведомо.

– Так мы-то сами смогли уйти в последний миг из Хорсуня только благодаря этой самой продажности, – добавил Молчун. – Пришёл вечером один из сборщиков пошлины и за хорошую плату сообщил Стародыму, «христианину» нашему, что велено тайной страже нас задержать и не выпускать коч, пока не вернутся Скоморох с Ерофеичем. Мы сразу и ушли потихоньку в ночь, благо луна светила.

– Вот это и есть самый ценный подарок, что вы сделали всем нам, братья изведыватели, – проговорил радостно князь, ещё раз оглядывая абордажный крюк и надпись на нём с названием корабля. – А сказывали, что удивить нечем! Дякую, добре сработали! – И он хлопнул по плечу сидящих рядом Скомороха и Ерофея.

Обсудив главное, изведыватели, радостные, что вернулись домой, начали вспоминать и весёлые мгновения своего «торгового» похода.

– Помнишь, Ерофеич, как осанистый Стародым за тобой по кочмару через тюки скакал! – воскликнул Скоморох.

– А как знатно ты татям показывал, будто плавать не умеешь, даже лодейщик, что на вёслах сидел, и тот поверил! – заразительно расхохотался Ерофей.

124