Руны Вещего Олега - Страница 78


К оглавлению

78

– Вино? – спросил грек, поднимая и принюхиваясь к чарочке.

– Э, нет, вино даёт веселье да туманит разум, а сурья наша силу даёт человеку, через неё разум человечий с божеским Оумом соединяется, оттого и обретает ясность небывалую, во как!

Божедар различил аромат мёда, трав, ещё чего-то весьма приятного. Выполняя просьбу отца Дивооки, он медленно, по глоткам, выпил необычный напиток.

Вначале внутри возникло тепло, точнее, тёплая радость, которая стала расширяться, охватывая всё тело, делая его лёгким и солнечным. От столь приятных ощущений Божедар невольно улыбнулся.

– Ага, пошла сурья силу божескую в тебя вливать, – тоже удовлетворённо улыбнулся киянин. – Сейчас немного посидим с тобой, ещё по три глотка выпьем, а более не стоит, ни к чему нам сейчас сила немереная…

Последние слова хозяина подворья грек уже слышал как бы издалека, поглощённый необычайными ощущениями. Чудесная сила наполнила его тело и, будто драгоценный камень, внутренним блеском сияла изнутри лёгкой душевной радостью, а мысли были необычайно ясными, будто промытыми чистейшей горной водой. Такого он не испытывал никогда в жизни, казалось, нет ничего невозможного, чего он не смог бы сотворить. Он ощутил, как сильно любит волшебную Дивооку, и понял так же ясно и чётко, что никто их разделить не сможет, – ни расстояния, ни неожиданные выверты и изломы судьбы, никто! Светясь всё той же лучезарной улыбкой, Божедар благодарно приложил руку к сердцу и поклонился отцу девы.

– Видал, как тебя сурья проняла, то-то! – довольно улыбаясь, продолжал Кулиш. – Наши-то деды пять раз в день по три глотка её пили, ибо работали тяжко или бились с ворогом крепко. А ты говоришь, вино, какое там вино, коли это чистейший мёд с травами, взятыми от земли-Матери, который через Солнце-отца сбраживается, а потом запечатывается и настаивается. Чем дольше – тем силы в нём больше. Сия сурья у меня особая, двенадцатилетняя. Для важного случая берёг, не знал какого, радостного или печального. Выходит, для радостного. По-хорошему, надо бы тебе сватов к нам заслать да с родителями прийти, чтоб перезнакомиться, шутка ли – новый Род творить собираемся!

– Нет у меня родных, – отвечал Божедар. – Мать не помню, отец охоронцем был, погиб в войне с арабами, а меня малого в монастырь отдали… А теперь я снял крест, хочу быть одной веры с вами. Особенно после того, как с Дивоокой по огню ходил в Купальский праздник…

– Молодец, сынок, – приобнял Кулиш будущего зятя. – А насчёт родичей не переживай, мы соседей позовём, помолвку перед миром объявим, чтоб все знали – Кулиш дочерь мужу достойному отдаёт! Ну, давай ещё по одной! – Счастливый отец бережно наполнил крохотные чарочки и медленно выпил, разделяя и смакуя каждый глоток.

Уже с осторожностью осушил воин свою крохотную чарочку, ожидая с некоторым опасением, что же произойдёт с ним теперь. Всё повторилось, только теперь ясная сила не ограничилась его телом, а легко полилась сквозь пальцы и, кажется, самую кожу, будто пробивая засорившиеся тонкие канальца, что изначально связуют каждого человека с окружающими его людьми, деревьями, зверями и птицами. И снова сия ясная сила была почти звенящей от радостной чистоты и молодости. Божедар по-новому ощутил отца Дивооки, почувствовал так явственно его состояние, его тёплую заботу о нём, Божедаре, как о близком человеке, его радостные мысли о дочери. Снова это было необычное, не испытанное раньше состояние, дарованное загадочным древним напитком этих удивительных, совершенно непонятных его соотечественникам людей.

Они просидели с Кулишом до первых петухов, спать вовсе не хотелось, а после божественной сурьи да любви обретённой сил у Божедара было немерено.

А в небольшой светлице так же до самого утра не смыкала очей растревоженная мыслями и чувствами Дивоока.

На рассвете Кулиш проводил гостя на службу, выведя его к той самой улице и к тому мосточку, откуда начался его путь сюда. Они крепко обнялись, и муж, заглянув в очи воину, молвил, не то утвердительно, не то с вопросом:

– Ты не обидишь мою дочерь, сынок…


Целую седмицу, едва только Божедар возвращался со службы, они не расставались друг с другом, светясь изнутри так, что вокруг распространялось это невидимое нечто, которое и называется счастьем, ладом или любовью. Окрестности Киева и укромные берега Непры, каждая тропинка в лесу и стожок на лугу казались необычайно уютными и добрыми.

– Как лепо ты на словенском теперь речёшь, видать, долго с нашими купцами по странам дальним хаживал? – спросила девица, касаясь тонкой, но сильной дланью, привыкшей к разной работе, золотых волос Божедара.

– Да, любимая, хаживал, только краше тебя нигде не сыскал. – Он нежно поцеловал её ловкие пальцы.

– А поведаешь мне про страны дальние?

– Позже, сегодня я хочу видеть и слышать только тебя, моя Богиня.


Однажды они забрели на берег речушки с тихой заводью, где среди дерев узрели некое строение.

– Это храм Ярилы, – тихо прошептала дева.

Держась за руки, они вошли в простую рубленую хоромину, где пахло травами. Посредине у некоего каменного ложа находился небольшой очаг, а над огнищем сквозь отверстие в шатровой крыше проникал свет.

– Гляжу, не зря вас Ярило сюда привёл, – раздался сзади сильный голос.

Оглянувшись, узрели мужа с длинными волосами, схваченными берестяным очельем, одетого в волховское одеяние и держащего в руке посох из светлого дерева.

– Ярило – это как у нас в Греции когда-то Эрос? – спросил Божедар жреца.

78