Руны Вещего Олега - Страница 58

К оглавлению

58

Когда Ольг закончил работу и отошёл взглянуть на то, что у него вышло, птицы уже пропели свои приветственные песни Хорсу. Руна «аильм» в виде равностороннего креста серела на камне и поблёскивала свежими сколами в лучах восходящего солнца. Знак и его суть объединились в сей волшебный миг, и оттого внутри разлилась приятная тёплая истома.

– Ладно у тебя получилось, братец, выходит, не забыл, как молоток и зубило в руках держать, – неожиданно послышался за спиной голос сестры.

Повернувшись, Ольг увидел Ефанду с четырёхлетним Ингардом. Держа сына за руку, она подошла своим мягким шагом и коснулась чуткими перстами свежевысеченной руны. Лик сестры отрешился, и вся она как бы слилась с древним знаком, видя в нём нечто далёкое и потаённое.

– Дядька Ольг, а зачем ты по камню стучишь? – спросил малец, не понимая, отчего мать разбудила его так рано и привела на этот холм.

– Это, Ингард, наша древняя руна.

– У мамы в мешочке есть такая же. – Юный княжич вспомнил деревянные кружки, которые мать бережно доставала из своего таинственного мешочка и иногда даже позволяла поиграть с ними, поэтому некоторые из них он уже знал. – Это же солнышко, зачем оно тут? – продолжал любопытствовать малец, пока мать беседовала с кем-то невидимым, едва шевеля устами.

– Сии руны людям дал бог Огма по прозвищу Медоустый из клана сыновей богини Дану, чтобы люди лепше разумели себя и те силы, что вокруг сущие, зримые и особенно незримые. Всё в мире нашем связано меж собою, сынок, как эти узоры, что мама твоя вышивает, где нет ни начала, ни конца, где всё едино и неделимо. – Ольг показал племяннику на обережную, что должна хранить от напастей, вышивку его рубахи. – Связана с богами и руна, которую я высек. Из деревьев ей соответствует вяз, гляди, вот он растёт подле холма. Он огромный и величественный, он сильнее других устремляется к небу, поэтому он и означает руну солнца.

– Так разве дедушка и прабабушка, что тут лежат, могут видеть солнце, они же глубоко? – недоверчиво поглядел на дядьку малец.

– Сей знак призовёт солнечных эльфов, и они будут охранять могильный холм, – тихо, чтобы не мешать сестре, молвил Ольг, глядя то на символ, то на живое его воплощение – растущее у подножия холма гордое древо.

– А тебе откуда сие ведомо? – глядя на дядю во все глаза, вопрошал юный княжич.

– От тех, кто лежит под сим камнем, наших с твоей мамой отца и бабушки, а твоих дедушки и прабабушки.

Ефанда, открыв очи и постепенно возвращаясь сознанием в явь, тоже включилась в разговор с сыном.

– Руна «аильм», сынок, – это ещё и знак расторгнутого ума, способного видеть дальше и шире прочих, а также олицетворение божественной силы, в которой нуждается человек, чтобы возвыситься над превратностями судьбы и обрести способность восстанавливаться, подобно вязу, пускающему новые побеги из старых корней даже в том случае, если его срубят…

Видно было, что малец мало уразумел мудрёные слова, поэтому Ольг объяснил ему проще:

– Сей солнечный знак, Ингард, соединяет живых и мёртвых, значит, где бы мы ни были, будем связаны с теми, кто лежит под этим камнем, сможем поговорить и испросить совета, как только что твоя мама делала, уразумел?..

От осознания этого к самому князю пришло ощущение надёжности и защищённости. Он собрал в тряпицу свои зубила и молоток и, в последний раз прошептав слова прощания, поклонился могильному холму. Сестра с племянником проделали то же самое. Они вместе стали спускаться к подножию холма, где их дожидались верные охоронцы.

Глава 11
Последнее бегство певца

Лета 6389 (881), Киев

Две добротные новгородские лодьи причалили к киевской торговой пристани. На борт ступили сборщики подати. Старший велел пожилому круглолицему работнику:

– Хозяина своего зови. – И, вперив в новгородца пристальный недоверчивый взгляд, спросил: – Крещёный будет ваш купец али нет?

– А нешто от того пошлина зависит? – приподнял вопросительно брови пожилой.

– Само собой, – важно молвил сборщик, внимательно оглядывая лодью, – коли христианин, брат по вере, значит, – одна плата, а язычник – совсем другая!

– Дак ты, добрый человек, и запиши в свои хартии, что мы твои братья по вере, – хитро подмигнув пожилому, быстро заговорил, вступая в разговор, низкорослый новгородец помоложе. – Небо-то одно над нами, и Непра одна на всех, и Земля-мать, чего ж делиться-то? Откуда кому знать, во что человек верит, в Христа, Одина или Перуна…

– То распознать просто. Скажем, где у вас на лодье святой угол с ликом Христовым, Сион где? И есть ли на вас кресты? – с торжествующей лукавинкой в очах спросил сборщик.

Спустившись в поднастильное помещение лодьи, кияне узрели могучего беловолосого купца в дорогой шелковой рубахе и льняных портах, лежащего на походном ложе, устланном шкурами. Окинув сборщиков внимательным взором, купец приподнялся с видимым усилием и молвил:

– Желал я сам предстать перед князем славного града Киева и вручить ему дары от купечества новгородского, да занедужил третьего дня, слабость и ломота в теле одолевают, не могу пока повеления купцов наших исполнить. Так что передай князю Киевскому, как только одолею хворь, сразу к нему с дарами пожалую. А вы уж плату за те дары не берите, не для торга они предназначены…

Молчаливый, крепкого сложения помощник купца, ловко переходя меж тюками с товаром, провёл киян к носу лодьи, где в резном ларе, отделанном тиснёной берестой и скреплённом медными полосами, находились те самые дары – знаменитые «глазки», изделия новгородских стеклодувов.

58