Руны Вещего Олега - Страница 37


К оглавлению

37

Митрополит потихоньку учит местный люд славянской азбуке. Хотя Аскольду и варягам сия азбука даётся плохо: они-то привыкли к рунике.

С теми же приближёнными князь уселся за утреннюю трапезу. Стоящие поодаль слуги были готовы тотчас исполнить любое его повеление. Как эта жизнь не похожа на полную опасности и лишений жизнь северного викинга, даже не верится, что это была его, а не чужая жизнь! «Ничего, это только начало новой великой миссии, как говорит митрополит Михаил. – Князь на миг взглянул на трапезничающего священника. – Только вот этих колдунов, называемых здесь волхвами, нужно обуздать, ведь им ни деньги, ни золото не нужны, а просто убить – начнутся волнения и смуты, что уже едва не случилось, когда убрали этого, как его… Хорыгу! Только его, Скальда, природная изворотливость и наивность русов, их вера слову помогли избежать большой крови и бунта. Всё из-за того, что сей волхв стал болтать народу, что якобы смерть князя Дироса была не случайной. Эта весть дошла и до жены, которая приходилась покойному дочерью… – Князь скользнул взором по молчаливой стати Росавы, одетой в тёмное. – Тогда и поселилось в её глубоких очах недоверие. А после смерти сына и вовсе стала замкнутой и подозрительной… Ничего, у него крепкая верная дружина, безоговорочно принявшая по его слову Христову веру, поддержка византийских епископов, уж они-то знают толк в сих делах. А дальше пойдёт быстрее: кто не становится христианином, не получает боярского звания или продвижения по службе. Купцам-христианам – меньшие налоги, язычникам – жёсткое наказание за всяческую провину. – В Киеве удалось окрестить почти половину людей, остальные притихли и стараются меня не злить. На окраинах, правда, ещё много работы, но ничего, поздней осенью я не просто пойду в полюдье собирать дань, но начну крестить заблудших язычников всех подчинённых Киеву земель. Уже готовы греческие епископы, иноки-изведыватели пойдут впереди дружины и под личиной смиренных слуг Христовых станут выяснять, кто и какими силами готов воспротивиться крещению. Если недовольных будет много, вступят в разговор клинки княжеской дружины. С нынешней осени начнётся большое крещение, и с Божьей помощью станет Русь послушной Христу, как овцы пастырю. А здесь пастырь для них – я, Аскольд, князь Киевский, не напрасно принявший в крещении имя Николаос – что значит „победитель народов“!»

Зиги подошёл, как всегда почти неслышно, и наклонился к уху князя.

– Что ж, коли пожаловал, пусть проходит и садится за стол, я всегда рад брату во Христе, особенно если он посланник самого Папы. – Аскольд проговорил это достаточно громко, чтобы слышали все сидевшие за столом. От его внимательного взгляда не ускользнуло, сколь изменился лик митрополита Михаила, а сидевший рядом с ним епископ, когда митрополит тихонько перевёл ему на греческий, едва не поперхнулся хмельным мёдом из золочёного византийского кубка, может, императорского подарка, а может, части лихой добычи.

Это была маленькая хитрость Аскольда. Когда вчера к нему пожаловал помощник римского легата по имени Отто и сообщил, что преподобный отец Энгельштайн желает встретиться с собратом по христианской вере, дабы передать князю россов благословение Понтифика и ценный подарок по случаю входа россов в священное лоно Христовой церкви, он нарочно пригласил гостей на это время, желая посмотреть, как поведут себя единоверцы, у которых, как он уже понял, между собой не совсем братские отношения.

Папский посланник в тёмном готическом плаще, прикрывающем белую римскую рубашку – альбу, вошёл мягкими, как у спальника Зиги, шагами. На почти сплошь седых волосах небольшая странная шапочка, голова скромно опущена долу. Лицо чисто выбрито. Лишь иногда он вскидывал внимательные глаза, и тогда его цепкий взгляд мгновенно охватывал весь облик, а может, и душу собеседника. Золотой крест на цепи украшал грудь, а в руках матово поблёскивали дорогие чётки. Несмотря на свой уже немолодой возраст, легат был сухощав и подвижен, особенно в сравнении с византийскими священнослужителями. Подойдя к столу, перед тем как сесть на предложенное ему место, Энгельштайн ещё раз быстро осенил себя крестом и произнёс таким же мягким, как шаг, голосом.

– Я счастлив от лица Святейшего Понтифика Римского приветствовать тебя, о могущественный володетель страны Росс, покрытый многими победами, князь Аскольд, – он обернулся назад, сделал знак десницей, и в палату вошёл плотного сложения монах с небольшим ларцом в руках, – со вступлением на светлый путь истинной Христовой веры…

При этом чуткое ухо Певца уловило, что слово «истинной» легат произнёс с некоторым нажимом, а византийские священники при этом многозначительно переглянулись меж собой…

– …В память об этом великом событии Понтифик передаёт тебе сей крест и энколпион с частичкой мощей святого Константина, что будут оберегать тебя от всех врагов и напастей. – Энгельштайн извлёк из предупредительно открытого ларца упомянутый энколпион из чёрного дерева и великолепнейший крест, переливающийся драгоценными камнями и золотом.

Лик митрополита Михаила помрачнел, он то и дело бросал недобрые взгляды на римского посланника, но продолжал хранить приличествующее его сану молчание. Когда легат с помощником заняли место за столом, трапеза продолжилась, но ощущение натянутой тетивы, готовой вот-вот передать свою силу калёной стреле, не покидало присутствующих.

«Ага, выходит, нет меж вами согласия, как меж нашими ярлами и конунгами, – размышлял про себя Скальд, глядя на мечущих друг в друга недобрые взоры „собратьев по вере“. – А значит, на вашей вражде можно кое-что заработать. Правда, придётся снова ходить по лезвию клинка меж двух больших огней, но мне к этому не привыкать, а от двух огней тепла больше, чем от одного».

37