Руны Вещего Олега - Страница 139

139

Страх и отчаяние отразились на побледневшем лике грека, он обессиленно опустил в дорогое походное кресло своё большое тело и тут же схватился за сердце, растирая его десницей.

– Не хитри, сердце у тебя в порядке, – так же негромко молвил князь, – давай, как у нас рекут, ешь со мной, пей со мной… – Ольг не успел договорить.

Широкое лезвие ножа в руке грека взметнулось из-за пазухи, которую он так усиленно только что растирал, но молниеносный удар пудового кулака возникшего рядом Руяра будто гвоздём прибил полнотелого к земле, сломав попутно кресло, на котором тот сидел. Смерть грека была быстрой и лёгкой – душа вмиг покинула его рыхлое тело.

Двое охоронцев, что стояли подле второго грека, споро закрутили ему руки и уложили челом на стол, но он вдруг захрипел и, пару раз дёрнувшись, враз обмяк всем своим сильным телом. Охоронцы приподняли его, глаза высокого были закрыты, только у рта пузырилась пена.

– Всё, готов, успел в последний миг кусок снеди в рот засунуть, – с сожалением молвил охоронец, приподнимая одно веко высокого.

Руяр осторожно подобрал широкий метательный клинок полнотелого.

– Отравлен может быть, за лезвие брать опасно, – предупредил богатырь своего помощника, который протянул руку за клинком. – Потому я сразу ударил.

Ерофеич в это время обшаривал одежду третьего грека, которого уже уложил наземь нежданно явившийся из толпы перепуганных византийцев молодой и быстрый изведыватель Хорь, почему-то одетый в арабское платье. Слетевшая при схватке чалма обнажила его бритый череп, но без привычного воинского осередца.

Остальные охоронцы быстро и слаженно встали живым частоколом между византийцами и князем.

– Только что Хорь из града вслед за этими выскользнул, – Ерофеич кивнул на оторопевших греков, – и весть от Береста принёс про то, что греки тебя ядом извести решили. А ты, княже, откуда узнал, что еда отравлена? – удивлённо глянул на Ольга изведыватель, после того как ловко извлёк из одежды поверженного тонкий, совсем незаметный стилет.

– Не ведал я, почувствовал просто, а потом в том, как он на еду глядел, прочёл.

– Княже, этих, – начальник охороны кивнул на онемевших от произошедшего разодетых греков, – тоже есть заставить?

Ольг помедлил с ответом, глянул на перепуганных греков, потом на того, с одним полуоткрытым, уже остекленевшим оком, и наконец молвил, как всегда негромко, но веско:

– Остальные, скорее всего, про отравленные яства не ведали. Посему велите им воротиться да передать своим василевсам, что придётся нам град их с землёю сровнять, как окрестные монастыри, церкви и лавки, а суда сжечь в прах, ибо кроме лжи и коварства ничего в сём граде не осталось. Коли б по правде жили, не пришли бы мы к вам, у нас и своих дел невпроворот.

Ерофеич громким голосом перевёл слова князя византийцам, и те, понукаемые воинами, двинулись к воротам.

– Ерофеич, вели им, пусть яства свои отравленные с собой заберут, а то собаки поедят и сдохнут, а собак жалко, они ведь не разумеют коварства визанского, – добавил архонт русов. – У того крепкого молодца узнайте, кто их послал и как зовут его сотоварища. – Князь кивнул на лежащего около опрокинутого походного кресла тучного грека.

– Евстафий его зовут, княже, – молвил Хорь, проверяя, крепко ли скручены за спиной руки третьего ромея, – он из церковных трапезитов, нашего Береста выследил и схватить велел своим синодикам.

– А как ты узнал, что в толпе греков есть третий трапезит? – приподнял бровь Ольг.

– Он в термах за мной по приказу Евстафия шёл, да я улизнул. А тут гляжу – он самый, я и не стал ждать, чтобы он чего сотворил, решил стреножить.

– С Берестом что? – с тревогой спросил князь.

– Ранен, но он крепкий, должен выкарабкаться из лап Мары. Я его в надёжном месте оставил, поскорей забрать надо.

– Выходит, одних императорских трапезитов им недостаёт, видали, братья изведыватели, как вас ромеи-то боятся, уж и церковных своих собратьев подтянули, тех, что самого бога ихнего помощь иметь должны! – проговорил князь, с задоринкой глядя на верных изведывателей и охоронцев.

– Наши боги посильней царьградского будут, – молвил неожиданно появившийся волхв Велесдар, – ибо равно всем покровительствуют. А коли у императора своя тайная служба, у патриарха своя, а люди отдельно, то нет там доверия и согласия, – продолжил волхв, обращаясь к стоящим подле охоронцам и изведывателям.

– Какое там согласие? Вроде одна стая, а так и норовят ближнего своего куснуть, как только зазевается, а ещё краше в глотку вцепиться и загрызть насмерть, – вздохнул Хорь. – Мне Берест порассказал про их жизнь, да и сам кое-что успел заметить. Одно скажу, совсем другие сии ромеи, нежели мы, русы… Не дайте, боги светлые, нам такой жизни когда-либо! В богатстве большом живут, а в мерзости ещё большей. – На лице молодого изведывателя промелькнуло отвращение.

– Что в граде-то творится, как визанцы, рады нашему приходу? – спросил Ольг.

– Ещё как, княже! Они-то сами привычны ворога хитростью и коварством одолевать. Своих воинов в чужие земли опять же отправлять, а тут вдруг раз – и сам их стольный град в осаде! Среди духовенства ихнего вообще паника, патриарх вещает, что в твоём облике их пришёл покарать за грехи сам святой Димитрий.

– А это кто такой?

– Святой Димитрий у греков, – отозвался Велесдар, – предводитель их небесного воинства, который помог грекам после страшного землетрясения, якобы небесной силой пославший в гавань города множество судов. Святой Димитрий может ходить впереди своих кораблей «по морю, аки посуху». То же самое сделал ты, княже. Твои суда во множестве оказываются в гавани и неожиданно «идут посуху». Только они даны грекам не во спасение, а на погибель.

139