Руны Вещего Олега - Страница 133

133

– Если мы будем просто сидеть и молиться, то будем иметь выбор одного из двух: умереть от скифских мечей или от голода, – едко заметил император Александр. – Разве только Святая церковь сотворит чудо.

Александр, который в стремлении к плотским наслаждениям не мог удовлетвориться многочисленными наложницами и рабынями и иногда стремился «зачерпнуть» с самого дна константинопольских борделей, в отличие от брата, не очень был расположен к новому патриарху, оказавшемуся редким для отцов церкви верующим, да к тому же склонным к аскезе. По этой причине он так же сурово относился и к остальным, включая императоров. Роскошная, жадная до наслаждений, порой откровенно распутная дворцовая жизнь вызывала у аскетичного патриарха возмущение, но изменить её было не в его силах. Поняв сие, он только ещё истовее молился и всё время с подспудным страхом ждал неотвратимого Божьего наказания за все прегрешения жителей Империи.

– Святая церковь не занимается колдовством, а сурово осуждает его, ибо только в Божьей воле творить чудеса, и сие есть промысел Божий, но не человеков презренных! – сурово изрёк патриарх.

Александр скользнул взглядом по сухому лику нового главы Константинопольской церкви. Прежний патриарх Николай Мистик никак не хотел признать четвёртый брак брата Льва, посему был обвинён в интригах и измене и удалён в азиатский монастырь. Патриархом стал строгий, но смиренный Евфимий.

– Судя по тому, как быстро и беспощадно эти язычники захватывают все окрестности столицы Империи, невольно поверишь в их нечеловеческую силу. Нет, молитвами тут не обойтись, надо что-то придумать, верно, Лев? – обратился император к брату. – Ты же у нас мудрый философ, сочини какой-нибудь церемониал «побития варваров».

Лев и патриарх одновременно осуждающе поглядели на легкомысленного Александра.

На шумных константинопольских торжищах, особенно на главной улице Меса, что значит «Средняя», и на пересекаемых ею крупных площадях, бывших средоточием столичной торговли, в связи с приходом варваров шла необычайно ходкая распродажа. И если в лавках с дорогими тканями, одеждой, драгоценностями и благовониями было не так много людей, то на площадях, где торговали скотом, мясом, рыбой, зерном, хлебом, маслом, сухофруктами, мылом и воском, несмотря на заоблачно взлетевшие цены, разметались буквально все съестные припасы и сосуды для хранения зерна, елея и вина.

Никто не обратил внимания на неприметного грека из Хорсуня и молодого хорезмийского купца в добротном восточном халате и чалме с зелёным камнем.

– Наши уже здесь, – проговорил на тюркском молодой купец, – тебе пора уходить.

– Возле меня слишком часто стал появляться некий Евстафий, полнотелый такой муж лет пятидесяти, по-моему, из местных изведывателей, – негромко ответил тоже на тюркском языке «грек».

– Тогда и вовсе уходить тебе надобно, – забеспокоился хорезмиец.

– Не могу, надо знать, что здесь будет, да и все врата града под охраной, никого не впускают и не выпускают. Погоди, ощущение такое, будто взгляд чей-то пристальный мне в затылок упёрся, не люблю я этого, расходимся, завтра приходи в термы.

Каждый снова двинулся своим путём. Хорезмиец, пройдя ещё немного, сделал круг по торжищу, стараясь выяснить, не следит ли за ним кто, и только потом удалился.

В термах было не так много народу – сказывалась близость варварского воинства. Худощавый молодой хорезмиец с бритым черепом аккуратно уложил свою одежду на полочку в аподитерии и, завернувшись в большой кусок хлопковой ткани, проследовал в тепидарий – помещение для медленного разогрева тела, где любили понежиться греки перед тем, как направиться в кальдарий – парную с горячими бассейнами и полом, столь сильно нагреваемым снизу, что без специальных деревянных сандалий можно было легко обжечь ноги. Здесь же, в тепидарии, на широких скамьях проводились массажи и натирания маслами тел разомлевших посетителей, степенно беседующих между собой. В этот раз все разговоры были не о скачках на ипподроме, не перетирание сплетен, просачивающихся из покоев знатных вельмож, речь шла о ценах на константинопольском рынке да жутких северных скифах, что обложили несчастную столицу Восточной Римской империи и вот-вот могут ворваться в город…

– Достойный купец восточной страны желает сделать массаж? – спросил по-гречески, подходя к хорезмийцу, неприметный массажист с жилистыми, разработанными постоянными упражнениями руками. – Наши традиции растирания тела очень древние, желает гость попробовать, совсем недорого?

– У меня шея… мало-мало болеть тут… – заговорил на ломаном греческом молодой хорезмиец и коснулся пальцами своей шеи справа.

– О, это не страшно, сейчас я всё поправлю. – Массажист наклонился над посетителем, тщательно ощупывая его шею, от бритого черепа до худощавых смуглых плеч. Потом, предложив лечь на живот на мраморную скамью, обильно смазал тело клиента оливковым маслом и принялся быстро и ловко неожиданно сильными пальцами разминать и как бы заново раскладывать по местам мышцы и суставы от самого затылка до пяток. Закончив своё удивительное действо, грек получил из кошеля хорезмийца, что висел у него на тонком шёлковом шнурке на шее, полдирхема.

– Не болит! – довольно улыбнулся восточный гость, с приятным удивлением вертя туда-сюда головой. – Какая кароши мастер! – восхищённо проговорил он, обращаясь к полнотелому греку с седыми висками, который лежал на соседней скамье и, стараясь не показывать виду, наблюдал за работой мастера.

133