– Не пришлось, – ответил Олег-младший, опуская очи на чашу с душистым мёдом, вроде как собираясь с ответом. – Град Византий хоть и велик весьма, да живёт с колёс, вернее, с лодий, хотя в граде запасы само собой имеются, но страх их обуял великий.
– Особенно, – добавил Ольг к немногословному пояснению сына, – когда мы свои лодьи на колёса поставили и, как на волоках обычно делаем, по суше двинулись к их Суду, который они цепью заперли и надеялись отсидеться. А в Суде весь их флот военный и купеческий.
– Скажи, братец, а верно, что ромеи хотели тебя отравить? – В голосе Ефанды звучала тревога.
– Хотели, да боги наши уберегли.
– Это же не по-воински, так подло деять, при этом улыбаясь и красно славословя, вместо того чтобы в честной битве решить, кто сильнее! – воскликнул возмущённый Игорь. – За то рубить их безо всякой пощады надлежит!
– Они торговцы вперворядь, на том и держится Империя Ромейская, потому мыслят и поступают как торгаши, а у торгашей обмануть да с угодливой улыбкой и лестью залежалый товар всучить – первое дело, – отвечал племяннику Ольг. Ему даже показалось, что горячность и некая возбуждённость племянника исходят не только от коварства греков. – Мы с Руяром тоже вначале, как ты, думали, да Велесдар нас вовремя с небес на землю опустил. Тогда и вспомнили мы, где слабое место у торгашей. По нему и ударили.
– А коли бы не вспомнили? – снова спросила Ольга.
– Тогда бы много народу полегло, очень много, – задумчиво молвил Олег-младший, вспоминая тройные стены Царьграда, против которых стояли его конники.
– Связь с богами у нас крепка, мы их слышим и они нас, и пока сия связь есть, никто нас не одолеет, за то и сдвинем чары, пока боги с нами, то и победа тоже! – Ольг встал во весь свой богатырский рост и воздел серебряный сосуд с хмельным душистым мёдом. – За светлых богов наших, дарующих нам победы!!
За ним встали все и дружно сдвинули золотые, серебряные, а то и медные чары. От внимательного взгляда князя не ускользнуло, что чары Ольги и Ефанды так и не встретились друг с другом, хотя с другими звонко столкнулись.
Ольг исподволь приглядывался к домашним, замечая нечаянно обронённые слова или сказанные в запале. Ему не понадобилось спрашивать ни теремных девиц, ни охоронцев, понукая докладывать на других. Кто-кто, а старый изведыватель знал – всё, что люди пытаются скрыть, всегда само наружу выходит.
Уже на другой день после возвращения из похода к Ольгу подошёл сын.
– Знаешь, отец, я не хотел сказывать, но ты Младшему помочь должен, он мне рассказал, что меж Ольгой и тёткой Ефандой разладилось как-то в последнее время.
– Так у них и с самого начала не шибко ладилось, – невесело заметил Ольг.
– Ну да, а сейчас Игорь жалуется на мать, что она за мелочи сердится на Ольгу, а та, в свою очередь, по натуре гордой не слишком покорна свекрови… Игорь-то меж двух огней оказался.
– Я уже успел сие заметить, – с горечью отвечал сыну Ольг.
– Отец, может, поговоришь с ними обеими, Ольгой и тёткой Ефандой?
– Подумать надобно, – молвил князь, глядя перед собой. – Жёны – народ непростой, тут с плеча махать только горше делать, одного разума мало, надобно ещё и сердцем чуять, так что не торопись.
Зайдя к сестре, Ольг молча уселся напротив неё в кресло с конскими головами, вырезанными в виде подлокотников.
– Что случилось, братец, озабочен чем-то? – осведомилась Ефанда, бросив на него короткий взгляд, на мгновение оторвавшись от вышивания.
– Наверное, без помощи твоей, сестрица, не обойтись, – всё так же задумчиво молвил Ольг. – Весть мне с новгородскими купцами передали, что плоха мать наша, да не могу я сейчас поехать, с данью греческой разобраться надо, да и тут дел накопилось. Может, тебе к матери наведаться, по-женски помочь. С тебя толку больше будет, чем с меня.
Ефанда ещё раз взглянула на брата уже долгим, несколько угасшим взором.
– Хорошо, Ольг, я поеду, – неожиданно покорно согласилась она, – в самом деле, негоже мать одну оставлять, лет-то ей уж немало, а нанятые помощники – они и есть нанятые, не родные ведь. Поеду, не заботься об этом, вот соберусь и отправлюсь с ближайшим караваном купеческим.
– Зачем же с купеческим, не все новгородские лодьи ещё ушли, я как раз кое-какие распоряжения передать должен вместе с частью от добычи греческой, специальной лодьей с охороной надёжной и поедешь, – ответил явно обрадованный быстрым согласием сестры Ольг.
Когда, ещё немного поговорив, брат ушёл, торопясь по делам княжеским, Ефанда, вздохнув, промолвила сама себе негромко:
– Мало Ольгу дел с Русью, так ещё и наша с Ольгой свара на его плечи. Прав братец, поеду я, всё ж ему легче будет. Да обидно ведь, четыре года живут, а детей нет. Предлагала поглядеть её да полечить, если надобно, да вишь, какая гордая невестушка, не желает или не доверяет мне. Да и в теремных делах верх хочет взять, чтоб всё по её нраву было – то не такую снедь приготовили, то не так подали. Игорь никогда ранее о таких вещах не заботился, и откуда в ней, простой девице, сии ухватки берутся. Вроде и не грубит, да на замечания всегда свои словеса находит. А уступить ей – и вовсе на голову сядет, вот и искрим между собой, как два кремня. Может, и я в чём-то виновата, привыкла опекать двух родных людей, а теперь у сына жена есть, а у брата кружевница сия северянская, небось завтра же к ней полетит на крыльях, столько не виделись… Ладно, уеду пока, пусть богини Бригид и Макошь управят всё как надобно, – опять горько вздохнула Ефанда, смахивая невольную слезу.