– Где же купец из Итиля со своими людьми?
– Шимон с людьми остался там, скоро ночь, и сын его со смертельной раной…
– Так куда ты ведёшь этого несчастного на ночь глядя, уважаемый Гильян?
Хазарин вдруг понял, что слишком разоткровенничался с незнакомыми людьми, и лик его стал непроницаемым.
– Нам пора, уважаемый Хаким, у каждого свои дела, да хранит нас Всевышний! – И он собрался пришпорить коня.
Малорослый работник купцов из Семендера внезапно заголосил, даже как бы завыл почти по-волчьи, кони прянули в сторону от испуга, глаза низкорослого вращались, будто отдельно один от другого, он упал в снег и начал барахтаться в нём, потеряв шапку и обнажив наполовину седую голову. Хазары оторопели от неожиданности.
– Ахмаг, акыл. Дурак, ненормальный, – бросил спокойно Хаким, – но работник хороший, и главное, много платить не надо, – с холодным прищуром улыбнулся он.
– Ахмаг, акымаг, фереб, акыл… – затараторил на разных говорах народов степи слово «дурак» «ненормальный» работник и вдруг, вскочив, побежал к привязанному за сани на длинной верви пленнику.
– Эй, ты, Ахмаг, не подходи к урусу, он тебя убить может! – крикнул один из охранников.
– Он всё равно не слышит тебя, глухой почти, – подал голос молодой семендерец, – урус его всегда жалел и хорошо кормил, он это помнит.
Низкорослый работник меж тем обнял уруса и стал дышать на его закоченевшие, пережатые верёвками руки, а потом снял свой рваный тулупчик и накинул на плечи несчастного огнищанина.
– Продай мне человека из землянки, уважаемый Гильян, я тебе хорошо заплачу, – неожиданно предложил Хаким. – Вот, посмотри, этого хватит? – Он подъехал к хазарину поближе и протянул кошель.
Тот по привычке протянул руку, чтобы взвесить в руке деньги, и в следующий миг оказался развёрнутым в седле с острым кинжалом у горла.
– Скажи своим охранникам, чтобы не двигались, иначе мне придётся отделить твою голову от туловища, – грозно произнёс «Хаким», а его сын уже приближался ко второму купцу, пребывавшему в некоторой растерянности.
Охранники привычно схватились за клинки.
– Стойте на месте, иначе он меня зарежет, стойте, идиоты! – завопил хазарин срывающимся голосом, ощущая холодное лезвие смерти у своего горла.
Сзади послышался предсмертный хрип, и двое охранников, обернувшись, увидели сползающее тело третьего, подле которого с окровавленным ножом стоял с трудом удерживающийся на ногах Лемеш, руки его были свободны. А рядом с мордой лошади, запряжённой в сани, держа в руках два метательных клинка и глядя на озадаченных охранников очень осмысленным и внимательным взглядом, в позе кошки, готовой к прыжку, стоял недавний «ахмаг». Купец из Булгара, отчаянно вскрикнув, неожиданно пришпорил своего коня и помчался к лесу. Ерофеич сорвался следом. Один из охранников решил сделать то же самое, но метательный нож Скомороха вонзился в его спину, и воин вылетел из седла на снег в нескольких саженях от места схватки. Оставшийся в одиночестве пожилой осанистый охранник хазарского купца, понимая, что следующий клинок «ахмага» в любой миг поразит его грудь или шею, стал быстро говорить, что он не бил и не убивал урусов, что это всё охранники иудейского купца. По команде он бросил в снег свой клинок, который почти на лету перехватил бывший «глухой сумасшедший», не сводивший с побледневшего охранника своего внимательного взгляда. Следом он поднял и пояс охранника с висевшим на нём кинжалом. Когда же стоявший с окровавленным ножом на санях огнищанин с остановившимся взглядом двинулся в его сторону, хазарин поднял руки и стал умолять не убивать его, потому что у него большая семья, а он только охранник, простой охранник… Крепкая вервь, которой недавно был связан по рукам огнищанин, стянула запястья купца и его слуги.
Ерофеич с шубой бежавшего купца подскочил со стороны леса.
– Вот, брат Лемеш, надевай хазарскую шубу, а то замёрзнешь, – заботливо подал он добротную шубу огнищанину.
– Будь она проклята, их одежда, вместе с ними, я сейчас мороза не чувствую, они ведь мою жену и дочку… – глядя на поверженного хазарина немигающими очами, твердил тот разбитыми устами. – Меня били, и вот этот, – огнищанин кивнул на здорового хазарина, лежащего на окровавленном снегу, – особенно старался.
– Куда это они тебя потащили под вечер, могли ведь там прикончить? – спросил Ерофей-старший, проверяя, надёжно ли связаны руки у хазар.
– Это я их потащил, знаю ведь, что жидовин за деньгами на край света побежит. Он жену мою с дочуркой на куски хотел порезать и волкам выбросить, я просить стал, чтоб оставил похоронить. Сказал, что мне одному ведомо, куда два лета тому купец из Итиля после нападения на его торговый караван каких-то бродников спрятал своё злато и всё самое дорогое. Вот меня и потащили, чтобы показал место.
– А для чего это? – спросил Ерофеич.
– Для того чтобы завести их к крутояру, сейчас снегом дороги напрочь позанесло, я бы их вывел аккурат там, где яр особенно глубок и обрывист, хоть кто-то из сих убивцев шею б свернул.
– Так ты к саням привязан был, значит, вместе с ними смерть принять мог? – снова спросил молодой изведыватель.
Огнищанин равнодушно промолчал.
– Сколько их на твоём подворье сейчас?
– Точно не ведаю, с десяток будет, у них лепше спроси, – устало кивнул огнищанин на пленённых хазар.
– Так и нас теперь четверо, справимся, – криво усмехнулся Скоморох, – негоже прощать хазарам кровь русскую.
– Да ещё на своей земле Киевской, – взволнованно добавил Ерофеич.