Руны Вещего Олега - Страница 118

118

– Ничего, брат Полидорус, прочь печаль, давай ещё выпьем за нашу встречу! – Скоморох поднял чару и многозначительно взглянул на своего помощника, давая понять, что, видимо, недаром они сюда приехали на ночь глядя.

– У меня осталось последнее желание, брат, – молвил уже захмелевший грек, – желание умереть в бою, как подобает воину. Торговцам этого не понять, а для меня… – Старый воин уставился во что-то неведомое перед собой, наверное снова переживая схватки, которых в жизни было немало.

– У нас говорят, что если очень чего-то хочешь, то желание сбывается. Да, я же забыл отдать тебе кинжал. – Скоморох принялся расстёгивать пояс, чтобы снять ножны, но старый воин протестующим жестом остановил его:

– Брат, это мой скромный, очень скромный подарок тебе, даже нет, не подарок, а просто память о старом Полидорусе, этот клинок твой.

– Старина, а что это ты заговорил о смерти в бою, неужели собрался на войну? И где, на сей раз, Империя намерена одержать победу?

– Э, брат, Империи сейчас не до победных походов. За наши грехи Бог посылает нам испытания, одно за другим. Ты только представь, десять лет назад наша армия была разбита мисянами во Фракии под Булгарофигом. До того мы жили мирно с мисянами, и это давало нам возможность успешно воевать с арабами, но новый император Леон Шестой начал своё правление с глупости, он развязал войну с Мисией, стал воевать на несколько фронтов и получил по заслугам… – Старый воин хмелел всё более. – Прогнила наша Империя, брат, в верхах никто о ней не думает, чиновники воруют и обирают и граждан, и казну, но никому нет до того дела, никому, понимаешь! – воскликнул Полидорус и стукнул своим увесистым кулаком по столу так, что чаша, наполовину заполненная вином, упала, пролив пахучее содержание на столешницу из карназейского мрамора.

– Зачем печалить сердце тем, что было, забудь, – успокаивающе молвил Скоморох.

– Нет, брат, ничего не прошло, тогда всё только началось. Четыре года назад арабы разделали нашу армию, как стая волков жертвенного барана. Ты только представь, мы потеряли Регию, Димитриаду, остров Лемнос вместе с укреплённым Тавромением, мало этого, мы потеряли Сицилию, понимаешь, Сицилию! Обнаглевшие арабы сейчас делают что хотят, в прошлом году они в пыль разграбили окрестности Фессалоники! О чём говорить, если Империя платит дань несчастной Мисии и боится разозлить их архонта Симеона, которого сама же обучала и пестовала, надеясь, что он будет послушным исполнителем её воли… Нет, брат, нет той былой Империи, которая могла, даже не вступая в битву, выигрывать сражения. Помнишь, в том нашем последнем со стратигосом бою, тогда ведь мы едва не одолели вас, причём без войск Империи, а? А теперь мы платим дань Мисии, ха-ха-ха!

– И нам тоже, брат Полидорус, – напомнил, улыбаясь, низкорослый собеседник. – Правда, говорят, что в это лето дани вы не заплатили.

– Коли б мы с тобой были василевсами, мы бы договорились, – проговорил старый воин. – Я знаю, как сражаются ваши воины, вы не агаряне и даже не мисяне. – Грек взглянул на собеседника хоть и хмельным, но внимательным и даже пытливым взглядом.

– Не печалься, – снова попытался увести от мрачных мыслей своего собеседника весёлый купец, – сменится император, придёт более радеющий за страну и всё наладится!

– Нет, брат, что толку менять в старой разбитой колеснице одно колесо, когда она вся уже никуда не годится. Даже самого умного и честного императора одолеют чиновники, законы, да и сам народ, который жаждет только наживы и удовольствий. «Хлеба и зрелищ!» – это было уже когда-то в Риме и чем закончилось? Народ, который живёт не ради государства, а для своей личной выгоды, – смертник! Ради наживы наши чиновники отдали всё в чужие руки: торговлю, армию, строительство. Всё прогнило, брат, и годится только как удобрение на поля. Ну, куда дальше, если гордость Империи – её флот, понимаешь, флот, сейчас подряжается возить купеческие грузы, кругом процветает воровство, продают всё: паруса, вёсла, канаты, якоря, гребцов сдают в аренду на купеческие суда, когда на боевых кораблях недостаёт не только гребцов, но и воинов! А наш император по прозвищу Философ вместо того, чтобы навести порядок, женится бесконечное число раз, пишет трактаты да мается желудком…

– А я-то думал, что делают в торговой гавани Херсонеса два военных дромона? – хлопнул себя по лбу дланью низкорослый купец.

– Они привезли в город мрамор и надгробные плиты, а отсюда повезут зерно, – горько проговорил старый Полидорус.

– И что же думают в Константинополе? – спросил, как бы между прочим, Скоморох. – Что думает твой патрикий, неужели он этого не замечает?

– А ты ведь, брат, тоже воин, ты не торговец, – вместо ответа, тихо проговорил грек, лукаво сузив крепко захмелевшие очи. – Я тогда долго плыл по течению Танаиса и думал, обо всём думал и понял, что ты воин, только тайный! Признайся, ведь так? – Он глядел на руса в упор, и нужно было давать ответ.

Скосив взгляд на уснувшего тут же на лаве после доброй еды Ерофеича, поглядев по сторонам, не слышит ли кто из слуг, что иногда приносили вино и еду, Скоморох так же шёпотом ответил:

– Да, я воин.

– Вот, – удовлетворённо кивнул Полидорус, – и отвечаешь ты как воин, а не хитрый торговец.

Их беседа затянулась почти до утра, когда они, сломленные вином и усталостью, наконец задремали тут же на широких мраморных скамьях. Но долго спать им не пришлось, на рассвете всех разбудил громкий стук в ворота и требовательные крики снаружи.

118