– Выходит, княже, нам, как тогда в Хазарии, купцами следует стать да послушать, чего греки промеж собой рекут, особливо за чашей с вином, – как всегда первым, подал голос Скоморох.
– Ты как будто заранее знал, Ерошку-младшего к грекам киевским в работники определил, – подивился Мишата.
– Купцу всегда добрый работник нужен, особливо коли он чужую речь разумеет. На полудне ведь и хазары, и византийцы обитают. Два уха хорошо, а четыре лучше, а Ерофей Ерофеич-то весь в отца, такой же хваткий на науку и языки.
– А с клинками лепше меня уже управляется, – поддакнул сотоварищу Молчун.
– Жаль, Айера нашего нет и Силы, знатно они торговали в Булгар-граде, – молвил князь задумчиво, будто вглядывался в прошлое.
– Так кто же мог помыслить, что Сила после того, как из полона хазарского вырвется, да ещё и с молодой женой, вдруг кузнецом станет, а не изведывателем! – воскликнул Скоморох с явным сожалением. – Его бы силушку богатырскую да в нашем деле…
– Я Силу помню ещё со времён, когда мы в Галлию хаживали, – возразил Ольг, – он всегда был мирным по натуре, в воины более по необходимости пошёл. Помню, как он первым бросился в холодное море, чтобы спасти прикованного черпальщика с горящего драккара викингов, и одним движением порвал цепь.
– А дядька Кряж сперва даже в ученики брать богатыря не хотел, – молвил, как всегда неспешно, Мишата.
– Так он же помнил, как его подкову Сила сломал, а дядька Кряж перед этим об заклад бился, что его-то изделие никакой богатырь не одолеет! – улыбнулся Ольг. – Да позже рад был старый кузнец, что такого способного ученика обрёл. Кузнечное дело сродни волховскому, тут чутьё особое нужно, а у Силы оно как раз есть. Теперь вот дядьки Кряжа нет, а дело его благодаря Силе живёт.
– Эх, много ковать ему нужно, чтобы приданое наковать! – со смехом воскликнул шустрый Скоморох. – У них с Серпике всё девчата рождались, знакомец из Приладожья, которого я как-то в Киеве встретил, рёк, что у Силы уже пятеро дочек на то время было!
– Э, – махнул рукой Ерофей-старший, – так он уже, наверное, давно внучкам приданое куёт!
Изведыватели дружно заулыбались.
– Что ж, – молвил князь, – как говорится, податливого ему железа да добрых скреп. А нам надобно решить, как к лукавой и скользкой, что рыба угорь, Визанщине подобраться. Мысль твоя, Скоморох, как всегда, здравая, потому отправим купца с работниками и охраной малой в Таврику.
Быстрый изведыватель засиял довольно, а потом напыжился, напустив на себя деланной важности, и с расстановкой молвил:
– Наконец-то и я до купца дослужился, а кто в работниках у меня будет, ты, Молчун?
Ольг чуть улыбнулся.
– На купца, брат Скоморох, ты ростом не вышел, он представительней должен выглядеть, потому купцом на сей раз Молчуну быть, а ты ему надёжная опора и помощь во всех торговых и прочих делах.
– Да что ж такое, – шутливо возмутился Скоморох, – я снова в работниках, когда уже до купца дослужусь, вот беда: сума что дыра, что положишь – не возьмёшь! Ну, хоть Ерофеича мне в помощники дайте, что ли, страсть как покомандовать хочется, а некем!
– Риск велик в таком походе, молод ещё Ерофеич, – молвил князь, но в голосе его чуткие изведыватели уловили лёгкое сомнение.
– Княже, – вставая, молвил Ерофей-старший, – дозволь сыну в сей поход с нами отправиться, ему испытание воинское пройти надо, вот пусть и будет проверен в деле. – Ерофей приложил к сердцу десницу и поклонился в знак особой просьбы.
Князь задумался, переводя взгляд с одного на другого из своих сподвижников, потом, что-то решив про себя, молвил:
– Ну, брат Скоморох, ты нынче не простым работником отправишься, а старшим, сам Ерофей Ерофеич у тебя в помощниках будет! – заключил в тон весёлому изведывателю Ольг. – А ты, Ерофей, старшим охоронцем пойдёшь. Подбери себе, кроме наших воев, ещё кого, чтоб дорогу знали, опять же с порядками на торжищах греческих знакомы были. Сегодня думайте, решайте, что и как лепше сделать, а завтра уже подготовкой к походу займитесь.
Тщательно готовился к отплытию небольшой караван. На торжище и в княжеской кладовой выбирал купец Молчун – так его назвали для посторонних на время похода – меха для торга, в которых был добрым знатоком, как и большинство выходцев из полночных земель. А также воск, верви прочные да кожи выделанные. Одетые в простую одёжку Скоморох и Ерофей Ерофеич помогали ему, перетаскивая в свою камору товар, а когда выдавалась свободная минута, шли на торжище и за небольшую плату помогали греческим купцам, запоминая их имена, повадки, откуда пришли в Киев. Оставаясь наедине, старались говорить только греческой речью. Ерофей-старший был занят охоронцами-проводниками, долго присматриваясь к каждому, кого наметил взять с собой.
– Послушай, купец, – возмущённо подступил к Молчуну хозяин, – чего это твой работник мне судно портит? – Коренастый круглолицый лодейщик с обозначившейся лысиной сердито вертел короткой шеей и пыхтел, будто закипающий на огне котелок.
– Кто ж это из наших работников твою скорлупу от прошлогоднего ореха испортил? – с лукавинкой спросил вдруг как из-под земли объявившийся Скоморох.
– Скорлупу? – ещё более взвился лодейщик, глядя то на молчаливого купца, то на его говорливого помощника. – А коли моя лодья скорлупа от прошлогоднего ореха, то чего же ты тогда этой скорлупе товар-то свой доверил, старый плут?
– А оттого, брат Стародым, что лепшего, чем ты, лодейщика не сыскать во всём Киеве, и человек опять же ты добрый и покладистый, с тобой в походе быть что мёд хмельной пить: и вкусно, и блажь по телу разливается! – воскликнул вёрткий помощник купца и расхохотался, незаметно подмигнув Молчану, таким приёмом враз «разрядив» сердитого лодейщика и заставив его растерянно моргать некоторое время.